Доклад: Контрперенос в пространстве "без памяти и желания"
«В условиях клинической деятельности осознание контрпереноса становится трудной задачей для психоаналитика. И теоретическое обоснование этого явления имеет большое практическое значение» [Этчегоен,1991].
Исторически явление контрпереноса было открыто З. Фрейдом в контексте работы в невротическом или Эдипальном психическом пространстве пациентов. Он отказал пациентам с нарциссической патологией в возможности устанавливать перенос на аналитика и тем самым избежал встречи с доэдипальными формами коммуникации и соответствующих им откликов у аналитика в области собственных чувств и идей. Позже психоанализ, как метод, стал расширять свои технические средства для работы на психотической территории, где господствует первичный процесс, примитивные защиты Эго, много агрессии, и Я и объекты фрагментарны и не интегрированы в целостные репрезентации.
На смену невроза переноса пришел психоз переноса, и там, где раньше при ортодоксальном классическом подходе к технике психоанализа психика аналитика, откликаясь на пациента, могла продолжать быть активной – оставаться в контакте с психикой анализанта - в области свободно парящего Эго в присутствии достаточно понятных и переносимых чувств и фантазий, появились причудливые формы несвязанных аффектов и частичных объектов. В такой ситуации контрперенос может приобретать параноидные и фобические черты, и так же как пациенты, аналитики склонны защищаться от своих непереносимых контрпереносных чувств. Это повлекло за собой и большие требования к дидактическому анализу, в качестве подготовки достаточной толерантности Эго аналитика. С углублением личного анализа и совершенствованием других элементов психоаналитического обучения конфликт между объективным восприятием и субъективным переживанием стал переноситься легче, однако окончательно он не исчезает никогда.
У. Бион на семинаре в Париже 10 июля 1978 года так выразил эту идею: « Люди должны пройти анализ, чтобы привыкнуть к тому, кем они являются… В ситуации анализа аналитик пытается сделать сознательными, вывести на уровень осознания вещи, которые пациент часто пытался всю жизнь сделать неосознанными. В комнате два человека, они встречаются в одно и то же время в одном и том же месте, но они думают в разных направлениях. Они бы договорились, если бы аналитик согласился стать очень нарушенным и страдать тем же видом невроза или психоза, что и пациент. Но обычно предполагается, что аналитик не должен терять способность осознавать мир реальности, хотя он может уделять внимание миру иной реальности».
Встают вопросы: возможно ли избежать в ходе клинической практики явлений контрпереноса, как эмоциональную ответную реакцию на пациента? Есть ли для этого практическое техническое решение?
З. Фрейд в 1910 году, пришел к выводу, что контрперенос является одним из препятствий на пути прогресса психоанализа. Технически он полагал, что оставаться невидимым (буквально) – и непроявленным (абстинентно нейтральным) для пациента это основное правило для создания пространства для развития фантазматической деятельности пациента, из которой можно черпать психоаналитический материал для интерпретаций. Под таким углом зрения явления контрпереноса - чувства и фантазии аналитика - становятся препятствием этому процессу, искажая материал пациента. Решение этой проблемы З.Фрейд видел в самоанализе.
В технике невмешательства в материал пациента У. Бион пошел еще дальше, он рекомендовал аналитикам встречать пациента «не имея памяти и желания», «с открытым сознанием». В такой ситуации относительной пассивности Эго, следующий правилу свободного парящего внимания и слушающий аналитик пытается настолько принять сторону пациента, чтобы тот отважился заговорить о вещах, о которых раньше даже боялся думать. Бион указывает на факт, «что переживание аналитиком переживания пациента отличается от переживаний самого пациента и что понимание пациента и идентификация с ним должны заменяться чем-то совершенно иным … необходимо пройти через болезненные для отдельного аналитика и анализанта переживания »[Бион, 1978]. Тогда результатом интерпретации становится облегчение тревоги, переживаемой как аналитиком, так и пациентом, и последний начинает открываться.
Следовать этим техническим рекомендациям сложно, аналитик все же не чистый экран, и, не желая того, он неминуемо вносит свой вклад в перенос.
Вот что пишет Анни Райх: «Контр перенос – это влияние личных бессознательных конфликтов и потребностей психоаналитика на его понимание и технику. В подобных случаях пациент олицетворяет для аналитика объект из прошлого, на который проецируются давние чувства и желания, подобно тому, как это происходит в ситуации переноса у пациента. Провоцирующим фактором здесь может оказаться отдельная особенность личности или рабочего материала пациента либо что-то в аналитической ситуации как таковой».
И далее: «Аналитик для пациента, равно как и пациент для аналитика, есть совершенно реальный объект, а не только объект переноса - контрпереноса. Аналитик должен испытывать определенный заторможенный в отношении цели объектно-либидинозный интерес к пациенту (предпосылка эмпатии). Сознательные реакции следует рассматривать, как контрперенос, лишь в случае, когда они слишком интенсивны либо связаны с неуместными сексуальными и агрессивными чувствами, что указывает на связь с бессознательными инфантильными влечениями» [Райх, 1951].
Исходя из этого определения, важно выявлять индикаторы контрпереносных реакций, потому что под их незаметным влиянием происходит утрата аналитической позиции, состоящей из возможности давать интерпретативную поддержку.
В своей статье «Некоторые технические проблемы контрпереноса» Дж. Арлоу выделяет следующие формы его проявления:
1. непосредственно на сессии: «слепое пятно» открываемое через чувство
замешательства; избыточная эмоциональность, утрата контроля, раздражительность; сонливость или скука – хотя пациенты нам не обещали, что будет всегда интересно и весело и значит это наша задача поддерживать в себе рабочую позицию исследователя;
2. вне рабочего кабинета контрперенос можно узнать по повторяющимся мыслям о пациенте за рамками рабочей ситуации; так, например, мысли, которые вызывают резкую смену настроения, обычно указывают на возможное беспокойство в контрпереносе; возникновение навязчивых фантазий, центрированных на пациенте; тенденция рассказывать о событиях анализа или обсуждать проблемы пациента, даже если профессиональная конфиденциальность при этом не нарушается.
3. оговорки, ошибочные действия, связанные с пациентом – путаница в расписании, опоздания.
В общем, диапазон контрпереносных реакций также широк, как и переносных реакций. Разница лишь в том, что последним чаще уделяется внимание.
Мы видим, как в перечисленных проявлениях контрпереносной реакции связываются элементы тревоги, как реакции на фрустрацию аналитика пациентом. Он не подобен нам, даже при внешнем сходстве вещей и нашего языка. Мы постоянно чувствуем внутреннюю границу между Я и Другой, мое и не мое – чужое, и по – своему переживаем эту ассиметрию, в зависимости от того насколько мне чуждо или приемлемо что-то в пациенте.
Если же избегать этого напряжения в области нарциссических различий, то может происходить следующее: аналитик не желает, чтобы материал пациента напоминал ему о собственных бессознательных конфликтах. Вследствие этого он будет избегать работы с определенным психическим материалом пациента, и как следствие этого защитного процесса, рабочие интерпретации могут оказаться неудачными или несвоевременными.
Становится очевидным, что аналитик, как субъект, должен испытывать и адекватно переживать неудовольствие от реальности пациента как часть своей профессиональной аналитической позиции. Здесь уместны представления Биона о том, что «аналитик может – и должен – страдать. Тогда пациент может страдать в представлении аналитика и научиться справляться с болью. «Предположим, пациент способен переносить фрустрацию и боль, тогда он может страдать, и его способность к толерантности дает ему возможность наблюдать постоянное соединение элементов, связывать его с названием или использовать, когда оно уже названо. Пациент с толерантностью может выносить отсутствие удовольствия и наличие психического напряжения, и сохранять ментальный процесс не просто как катектирование элементов, а как процесс их связывания» [Бион, 1956]. Чтобы помочь справиться пациенту с переживаниями, вынести их, организовать их в речь, аналитику необходимо трансформировать так называемый довербальный материал.
Для такой способности Я переносить неудовольствие существует несколько терминов: аффективная и фрустрационная толерантность или негативная способность личности.
Феномен аффективной толерантности включает в себя целый ряд ресурсов и действий, которые делают возможным сознательное переживание эмоций. Способность к обращению с эмоциями затрагивает характер Я-репрезентации и тот способ, которым интерпретируются чувства.
Люди, с хорошей аффективной толерантностью могут переносить чувства разной интенсивности, они обычно не беспокоятся о своем состоянии, считают его вполне закономерным, имеющим источник и смысл, и что, выполнив свою цель, оно прекратится. Однако интенсивность выдерживаемого аффекта имеет предел, если человек приближается к границам переносимой интенсивности или длительности аффекта, возникает защита в виде избегания регистрации эмоций.
Фрустрация – состояние человека, выражающееся в характерных особенностях переживаний и поведения, вызываемых объективно непреодолимыми (или субъективно так понимаемыми) трудностями, возникающими на пути к достижению цели. З. Фрейд называл фрустрацией «отсутствие объекта способного удовлетворить влечение, при этом важно не столько отсутствие реального объекта, сколько наличие такого требования, которое предполагает особый способ удовлетворения или же оно вообще не может быть удовлетворено». При фрустрации резко повышается активность подкорковых структур, нарастает эмоциональный дискомфорт.
Фрустрационная толерантность связана с такими важными внутренними процессами как механизмы психической защиты, которые представляют собой внутренние маневры Я, запускаемые сигнальным аффектом тревоги, в качестве такого сигнала могут выступать также вина, стыд, гнев. У взрослого индивида фрустрационная толерантность проявляется не только как терпеливость, выносливость, отсутствие тяжелых переживаний, сохранения полного спокойствия и самообладания при воздействии фрустрационных факторов, но и в известном напряжении, усилии, сдерживании нежелательных импульсивных реакций.
Вышеизложенные теоретические рассуждения имеют непосредственное значение для психоаналитика в ходе развития его профессиональной идентичности. В своей супервизионной практике начинающих специалистов я наблюдаю тенденцию: по - началу происходит пренебрежение контрпереносом, делается упор на освоении техники и диагностике, и только постепенно психоаналитик или психоаналитический психотерапевт в ходе супервизионного сопровождения своей работы с пациентом начинает видеть эту сторону процесса. Это помогает ему прояснить в очередной раз свое бессознательное и понять сопротивление аналитической функции. Дальше проявляется другая крайность: соотнесение всех явлений и феноменов психоаналитического поля к переносно-контрпереносному интерсубъективному пространству. При этом реальность договоренности кто здесь в кабинете аналитик и кто анализант, кто находится в процессе свободного ассоциирования, а на ком лежит техническая функция ведения процесса стирается. Конечно, в такой ситуации возникают сложности в свободно парящем внимании и нейтральности аналитика. И, как реакция на вскрытие супервизором такого ухода от аналитической позиции, возникает страх перед контрпереносными чувствами и сомнения в своей компетентности. А это уже ведет к усугублению невроза контрпереноса.
В работу аналитика входит умение постоянно тестировать реальность, т.е. определять, какую фигуру он представляет для пациента в каждый момент, не теряя в тоже время знания о том, кем он является для самого себя. Бион по этому поводу пишет: «Мне кажется, что переживание контрпереноса обладает одним весьма определенным качеством. Аналитик чувствует, что им манипулируют таким образом, чтобы он играл некую роль в чужой фантазии. Или он чувствовал бы это, если бы не то, что по собственным воспоминаниям аналитику потом можно назвать временной потерей инсайта…»
Ситуацию продолжительно существующей контрпереносной реакции в динамике психоаналитического пространства О. Кернберг называет «хронической контрпереносной фиксацией». Мне такое «застревание» аналитика напоминает одну притчу. Ученик спросил: «Учитель как мне понять, кто я есть»? Учитель сказал: «Иди в свою комнату, не выходи из нее целый месяц и неустанно повторяй: «Я – бык». Через месяц Учитель пришел, открыл дверь и сказал Ученику: «Выходи», в ответ он услышал: « Не могу, рога в дверь не проходят».
Быть в неопределенности трудно. Не знание порождает вопрос, вопрос порождает поиск ответа, но расстояние, на которое готов идти человек, неся в себе открытым вопрос у каждого свое и называется «способностью выносить фрустрацию», отсутствие ответа усиливает тревогу, тревога может быть переносимой и непереносимой. На вопрос «кто Я?» мы отвечаем себе каждой минутой своего бытия, рядом с пациентом это особенно важно для поддержания автономии и сохранения рабочих функций Эго.
Еще раз хочу подчеркнуть, что нам важно выявлять индикаторы контрпереноса, потому что при этом происходит утрата аналитической позиции. В идеале ничто не должно нас сбивать с пути исследования и понимания происходящего в реальности переживаемого опыта психоаналитических взаимоотношений с пациентом, и для этого надо уметь своевременно выходить из своей контрпереносной реакции.
Я упомянула идеал потому, что известно не мало случаев, когда аналитики на поверку становились мамочками, папочками или названными братьями и сестрами своим пациентам, разыгрывая мнимый гуманизм, исключая возможность для пациента вырасти в новых условиях, переживая боль от потери иллюзий и принятия реальности Другого, трансформируя Привычное в Новое. Особенно это явно, когда объект - репрезентации пациента, и, скорее всего, как симметричный отклик, и самого аналитика отличаются отстраненностью, холодностью или даже жестокостью по отношению к Я-репрезентации. В таких психоаналитических парах, по моим наблюдениям, психоаналитические психотерапевты, психоаналитики боятся технической стороны психоаналитического метода - боятся фрустрировать, называть вещи своими именами, молчать, конфронтировать, быть нейтральными наблюдателями и позволять себе оставаться в поле структурного преобразования, а не только эмпатического сглаживания дефектов объектных отношений. Чтобы избежать неприятного чувства ответственности, «не за розги», а за психоаналитическую технику, позволяющую проникать в глубь психики через работу с сопротивлением (в коем перенос играет одну из ведущих партий), такие специалисты на супервизии, иногда, могут увязнуть в поисках диагноза, и из-за своей внутренней неопределенности рядом с пациентом, больше подстраховываются названием психопатологии из области боди лайн, которая граничит и с неврозами и с психозами.
Иногда, я спрашиваю себя, может мы, таким образом, как то участвуем в инфантилизации наших биологически взрослых пациентов, переживающих разного рода трудности, но умеющих зарабатывать не только на жизнь – удовлетворяя витальные потребности, но и на психоанализ, – т.е. быть себе достаточно хорошими родителями. Большинство пациентов способны выполнять перед государством гражданскую и юридическую правовую ответственность. Почему - то такой реальный критерий их жизни как работа (Фрейд в свое время только и выделил 2 критерия - любовь и работа) мы нивелируем, как если бы это было только их какой-то внешней телесно физиологической деятельностью без участия психики. И только мы психоаналитики, обладаем истинным знаем, какие они на самом деле. При этом именно через контрпереносную инфантилизацию пациента может в психоаналитическом пространстве разыгрываться драма скрытого садизма и Эдипального триумфа аналитика. Помнится, на одном из семинаров прозвучало, что психоаналитический мир все больше склонен уходить от медикалисткой позиции постановки диагноза (аналитик может лишь строить динамические предположения при этом он тоже, как личность, подвержен колебаниям в лучшем случае уровня собственного невротизма (вспомнается недавно вышедший фильм «Психоаналитик» с Кевином Спейси в главной роли) и смотреть на пациента как на личность с гомогенной или гетерогенной психической структурой.
Вопросы о моем праве делать из пациента кого - то понятного мне, меня волновали с начала моей практики и на сегодняшний день я придерживаюсь позиции, что пациент для меня это незнакомый Другой и его психика это территория инкогнито, и у него есть все права и причины быть тем, кто он есть в данное время, даже если он целый месяц повторял в закрытой комнате «Я-бык». И я уважаю его право быть тем, кто он есть.
Не скрою, из этой позиции незнания и не называния объекта работать сложнее, просто внутри себя не за что зацепиться из привычного и ассоциативно узнаваемого и приходится быть открытой к новому опыту. С другой стороны анализ ничего не изобрел. Ведь если взять наш жизненный опыт, что мы знаем о новорожденном в первый день его жизни: буквально и бесспорно – что это человек и его биологический пол. Чуть по - шире информация о пациенте: добавим к новорожденному имя, изменим возраст и оденем не в пеленки, а в одежду, вот все что возможно через систему восприятия принять за исходную систему координат, далее начинает формироваться психическое пространство мифа пациента о себе, куда в качестве психического объекта попадает образ психоаналитика. Поэтому чем больше и дольше мы сомневаемся, что знаем этого человека по имени «мой пациент», (как если бы он каждый раз приходил как в первый раз) тем в большей степени у него есть возможность рассказать о себе самому своим языком и своими чувствами.
Теперь думаю необходимо сказать несколько слов о наборе нашего психоаналитического исследовательского инструментария. В первую очередь это наблюдение, слушание и интерпретация. При этом наблюдение и слушание работают всегда, интерпретация, как озвученная мысль, возникает периодически.
Слушание – это восприимчивость к тому, что говорит пациент - попытка уловить, насколько возможно, психическую реальность пациента, заранее беспристрастно относясь ко всем излагаемым им идеям.
Для выработки такой аналитической позиции Бион призывает аналитика стать бесконечным, отказаться от воспоминаний, ведущих к прошлому, к тому, что коренится в чувственном опыте, отказаться от желаний устремляющихся как к прошлому, так и фантазируемому будущему, отказаться от понимания заставляющего пребывать в статичной иллюзии. Так как основная проблема заключается в том, что вспоминание и желание и понимание уводят от Другого, от анализа и возвращают к себе - своему собственному Я. Психоаналитическая техника отказывается от всех вспомогательных средств и состоит просто в том, чтобы не стараться специально что-то для себя отмечать и проявлять ко всему, что приходится слышать, одинаковое равномерно распределенное внимание.
Что Бион предлагает для наработки такой способности быть вне памяти и желаний?
Бион последователен и радикален. Он говорит о том, что отказываться от желаний во время сессии уже слишком поздно. К дисциплине желаний следует прибегать вне психоаналитического пространства. Более того, воспоминания и желания психоаналитика могут привести к тому, что у пациента может возникнуть ощущение, что аналитик обладает им, контейнирует его.
«Фрейд в письме Лу Андре Саломе предлагает свой метод достижения состояния сознания, которое даст преимущество, компенсирующее неясность, когда исследуемый объект особенно непонятен. Он говорит об искусственном ослеплении. Продолжая и расширяя этот процесс, я включаю понимание и сенсорное восприятие в число свойств, которые необходимо отбросить» [Бион,1970].
Существует возможность подавления одной или всех функций воспоминания, желания, понимания и ощущений вместе или по отдельности. Такой уход от воспоминаний и желаний приближается к тому, что спонтанно происходит у пациента в глубокой регрессии. Бион говорит, что чем ближе аналитик к подавлению одного или нескольких сенсорных компонентов, тем более вероятно, что он впадает в состояние сна, напоминающий ступор. В Бионовском варианте техники необходимой для практики психоанализа, аналитику необходимо достигнуть состояние сознания, которое достигается путем: 1. избегания любого упражнения памяти – не вести записей, 2. прекращения ментальных поисков «ключей к тому, что делает пациент» в воспоминаниях из прошлых сессий и интерпретаций, 3. если некое полувоспоминание начинает всплывать, всячески сопротивляться этому процессу, не смотря на настойчивость и желанность,4. избегания чего - то желать, например: наступления конца сессии или всего контракта, желания вылечить пациента или улучшить свой доход.
В ходе аналитической сессии всегда будут возникать новые ситуации. Если что-то было проинтерпретировано, то при повторном возникновении оно теперь будет в новом контексте, отличном от того, что было раньше.
Бион утверждает, что желания и воспоминания ослабляют способность аналитика анализировать и приводят к прогрессирующему ухудшению его интуиции. Исходя из такой сути, избегания влияний, мешающих функции наблюдения, аналитик подходит к клиническим явлениям анализа, оставаясь наблюдателем в полной мере. И таким образом создаются условия, позволяющие аналитику воспринимать посредством «предчувствий» доступные содержания до-представлений. Такое интуитивное чувствование аналитиком эмоции пациента, по аналогии с материнской функцией распознавания и понимания страдания, выраженного посредством соответствующей помощи ребенку, позволяет анализанту избегать ненужной боли и переживать нужную боль, неизменно приходящую при попытке получения знания о самом себе. Так во взаимодействии двух внутрипсихических миров порождается смысл.
В такой аналитической позиции рождается толкование психического материала пациента, при этом, по мнению Биона, «интерпретация должна иметь расширение в домене смысла, мифа и страсти … мы можем интерпретировать то, что в каком то смысле уже было воспринято на сенсорном уровне аналитиком и пациентом, кроме того интерпретация должна не декодировать, но расширять мифическое повествование, т.е. преобразовывать в некий сценарий, нарративный или кинематографический, который актуализирует и делает сказанное видимым». И еще «страстность интерпретации предполагает теплое и живое отношение между мышлением аналитика и тем, что интерпретируется». Я попробую это проиллюстрировать.
Пациентка Анна, 30 лет, страдает булимией, употребляет наркотики, склонна к асоциальным поступкам, находится около полугода в психоаналитической психотерапии. Время ремиссии для булимии 3-4 недели, для наркотиков 2-3 месяца, регулярно опаздывает на «роковые 10 минут».
В тот день Анна пришла на очередную сессию с повинной: «Я опять сорвалась – это значит – обожралась и нанюхалась». Она извиняется, что в очередной раз не смогла удержать в себе меня как поддерживающий хороший объект и убила его. «Я сегодня не хотела идти, стыдно, что вы подумаете обо мне. Я боюсь вас разочаровать». При этом во мне нет ни возмущения, ни боли от очередного умертвления – я продолжаю слушать, и наблюдаю, как в привычной манере, пациентка проигрывает детский опыт обесценивания и последующего задабривания своей матери, ее клятвы «Поверьте это в последний раз» - ни с чем живым не резонируют в моей душе, ее слова быстро срываются с языка, как осенние листья гонимые ветром, я наблюдаю, слушаю и молчу.
В качестве ремарки отмечу, что не единожды, я могла убедиться в своей практике, что наиболее эффективные и работающие на трансформацию интерпретации приходят как раз в момент глубокого внутреннего молчания, а не в моменты напряженных обдумываний и лихорадочного поиска причинно-следственной связи. Поэтому, я принимаю материнский перенос пациентки на меня, как некую данность, и на сессии не рефлексирую, с целью немедленно поймать контрперенос, что бы понять ее внутренний объект (это попахивает рационализацией – полагаю нам иногда легче одеться в контрпереносные родительские одежды, нежели идти дальше в глубь непонимания происходящего).
Пациентка в едином речевом потоке уже 15 минут продолжает самобичевание: «Вот ведь вчера хотела кушать, и знала что съем один чебурек, но ведь купила 4, на все 100 рублей; один съела, чувствую, хватит, но, почему то, начинаю есть 2-й, и тут понеслась душа в рай – так все и умяла, потом конечно к унитазу».
Что – то пока не совсем осознанное нарушило мое равновесие, и я произношу мысли в слух: «Странно, говорят, что бы попасть в рай, надо всю жизнь трудиться, преодолевать соблазны, потом предстать пред закрытыми вратами и ждать решения о возможности войти, а вам для этого достаточно съесть 4 чебурека» - пауза (я вдруг образно вспоминаю мультфильм, где длину удава мерили в попугаях) и говорю – «дорога в рай из 4-х чебуреков».
В этот же момент мы начинаем гомерически смеяться. Пациентка при этом, хватаясь за живот, повторяет «4 чебурека дорога в рай». Когда смех утих, я говорю: «Анна, может вы что-то перепутали и эта дорога не в рай?»
Она молчала несколько минут. Но это не было мертвым молчанием. Пациентка задумалась. Наконец- то появилось пространство для мысли и смысла.
Пациентка: «Ну, вы даете, я и не думала такого». Таким образом, был восстановлен контекст нашей аналитической работы в области исследования внутрипсихической границы между сиюминутным желанием и здравым смыслом и мы стали отвечать на вопрос: что же на самом деле с ней происходило?
Речь пациентки становится размеренной, меняется поза в кресле, по движению глаз периодически создается впечатление, что она, что то ищет внутри и это ей интересно, у нее появляются собственные версии. Хотя Анна все же хотела бы услышать мое мнение – я говорю, что не тороплюсь становиться 2-м чебуреком, и что ментальная работа самой пациентки над своей проблемой и есть дорога. Анна тяжело вздыхает.
В психике объект – репрезентации как психическая запись связаны с реальным восприятием и памятью; рождение метафоры – это создание на фоне реального взаимодействия 2-х субъектов нового символического объекта интегрирующего в себе много смыслов и аффект. Согласно представлениям Биона таким путем происходит образование К-связи как особого отношения, предполагающего знание тобой Другого и знание Другим тебя, в котором представлены любопытство и интерес к Душе другого человека. Участие аналитика в Л - связи (любить и быть любимы) и Н -связи (ненавидеть и быть ненавидимым), приводит к эмоциональному удовлетворению бессознательных желаний и создает эмоциональные связи.
Таким образом, получается, что, чтобы способствовать процессу К-связывания, Бион и предлагает работать «без памяти и желания».
В похожих терминах рассуждает Анни Райх – «аналитик должен препятствовать любому немедленному удовлетворению, ограничиваясь удовлетворением сублимированным, черпаемом, из своей способности понимать и функционировать правильно и Эго-синтонно. Нейтрализованный катексис пациента никогда не ослабляется. Таким образом аналитик не упускает из виду пациента как отдельное существо и никогда не чувствует изменения своей собственной идентичности. Это позволяет ему оставаться не вовлеченным. Но это тонкий процесс, и его провал проявляется как контрперенос».
В данном случае с Анной для эффективного результата психоаналитической психотерапии необходимо, чтобы пациентка больше использовала внутреннее психическое пространство вместо простого разыгрывания в действиях своих инфантильных желаний во вне. И метафора «дорога в рай из 4-х чебуреков» будет жить дольше, чем генетическая интерпретация образа аналитика, как бескомпромиссной отстраненной матери, которую хочется «в очередной раз спустить в унитаз».
В своем обращении к французским психоаналитикам Бион выразил идею о творческой художественной составляющей психоанализа: « Очень важно понимать, что вы никогда не будете удовлетворены карьерой аналитика, если вы будете строго придерживаться того подхода, который называется "научным". Вы должны иметь возможность почувствовать, что интерпретация, которую вы даете, красивая, или что ответ пациента красивый. Этот эстетический элемент красоты делает очень сложную ситуацию переносимой. Так важно позволить себе думать или чувствовать все, что вы думаете или чувствуете, неважно насколько это ненаучно» [Бион, 1978].
В завершении отмечу. Размышления о контрпереносе в пространстве «без памяти и желания» привели меня к предположению, что возникающие в этом пространстве контрпереносные реакции, связанные с сенсорным восприятием и бессознательными защитами аналитика, уничтожают его, то, что Бион назвал потерей инсайта, и, как и говорил Фрейд, являются, сопротивлением аналитика нейтральной (эмоционально не вовлеченной) аналитической позиции. Однако реальность такова, что контрперенос аналитика это закономерное бессознательное явление, которое невозможно игнорировать. Бион, развивая идеи значимости чувств аналитика как индикаторов душевного состояния пациента, пошел дальше и развил теорию переноса/контрпереноса - бессознательного взаимодействия 2-х психик - в более строгую теорию материнского и терапевтического контейнирования, и использовал при рассмотрении межличностного взаимодействия концепцию проективной идентификации, которая является методом не-символической коммуникации.
На сегодняшний день, по мнению Р. Хиншелвуда, «контр-перенос стал важным узловым моментом, позволяющим уловить различия психоаналитических школ. Каждый раз речь идет о личном самоопределении каждого психоаналитика, работающего профессионально, эти различия выражаются в широком разнообразии подходов в разных школах и даже у индивидуальных психоаналитиков. Психоанализ все более признает, что личное есть профессиональное».
Литература:
1. Эра контрпереноса: антология психоаналитических исследований - М.: Академический Проспект, 2005, стр. 71 – 147, 416 – 466, 501 – 512.
2. БионУ. Внимание и интерпретация – СПб.: ВЕИП,2010.
3. Кан М. Между психотерапевтом и клиентом: новые взаимоотношения – СПб.: Б.С.К.,1997
4. Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции – СПб.: ПИТЕР, 2001.
5. Хиншелвуд Р.Словарь кляйнианского психоанализа - М.: Когито – Центр, 200.
6. Бион У. Семинар в Париже (10 июля 1978 г) - журнал "Revue Psychoterapie Psychoanalitique de Groupe",1986
Савичева Елена Петровна, доктор психологии (Оксфордская образовательная сеть), психотерапевтический консультационный центр «Благополучие», психоаналитический психотерапевт. Для ежегодника журнала «Психологические и психоаналитические исследования» Института психоанализа 2011г